Художник А.Н. Зверева из многонациональной России, с ее северо-восточной Республики Саха (Якутия). Сегодня она - яркий лидер самой культуры Арктики. Якутская мастерица известна общественности как тележурналист и автор литературных эссе. Каталог основных работ составляет 100 произведений. Альбом-монография "Анна Зверева" (2000 г., Санкт-Петербург) экспонировалась в итоговой выставке Российской Академии художеств. 20 век. Москва. Произведения Анны Зверевой находятся в фондах Российского этнографического музея Санкт-Петербурга, во Всероссийском музее народно-прикладного искусства в Москве и частных коллекциях за рубежом. Представляют интерес и ее любительские фотографии. Они выставлялись в Доме журналистов, Москва. Художник любит много путешествовать, побывала во многих странах Востока и Европы. Полученные впечатления отражены в творчестве, в последующей серии работ "Воспоминания о Петербурге", "Гималаи" и "Египетский меридиан".

Иннокентий Потапов, член-корреспондент Российской Академии художеств.

Когда восходит солнце

Маленький островок Ньирээйик, расположенный в среднем течении великой реки Лены, где я родилась, был в моем детском сознании центром Вселенной. Я выросла среди природы и научилась понимать, что в жизни все подчинено ее незыблемым законам: день неизменно сменяет ночь, после долгой зимы наступает весна. Изо дня в день наблюдая, как постепенно тает ледяное окно якутской юрты, я бесконечно радовалась наступлению долгожданных теплых дней и приходу солнечного лета.

Узкая тропа прямо от дверей нашей крохотной юрты вела к протоке большой Лены. В любую погоду мы с мамой часто садились на нашего "речного коня" - в маленькую лодку - и переправлялись на другую сторону, где люди жили в крепких бревенчатых домах. Живописную долину Энсиэли со всех сторон обрамляли невысокие сопки - мыраан. Я терялась в мучительных догадках, что же находится за ними, есть ли там жизнь? И чаще всего приходила к мысли, что за горизонтом, куда скрывается солнце, скорее всего, земля кончается...

Анна Зверева

По традиции, степные народы дважды в год меняли свое пристанище. Следовала образу жизни предков и моя мать. Весной и осенью она укладывала бесхитростный скарб в доставшийся ей по наследству деревянный сундук - вечный спутник ее жизни, сажала рядом мою старую слепую бабушку Аану, которая брала меня на колени, и мы отправлялись на новое место. Этот переезд был связан с сенокосом и становился для нас настоящим праздником. Мы надевали все самое лучшее. Мама в это время просто преображалась: туго заплетала густые черные косы и укладывала их на голове венком; радостная улыбка не сходила с губ, и лицо становилось еще краше. Как я понимаю ее сейчас! Большую часть года она проводила вдали от людей, в темной юрте, при свечах. Изнуряющий быт, заботы о слепой матери, инвалиде дяде Петре, одинокой глухой старухе Бороскуо, прижившейся в нашей семье, - все это ложилось на нее тяжким бременем. А ведь ей тогда не было и тридцати! Только короткое лето дарило маме радость общения с другими людьми.

Наш маленький остров во время летних работ менялся до неузнаваемости, превращаясь в центр кипучей жизни. У нас становилось людно, и мама всех щедро угощала свежим молоком, сливками. А какие вкусные, сытные, ароматные лепешки она пекла!

Помню, как мы с ней радовались, собирая дикий лук, в изобилии растущий на острове. Зеленый лук, который пользовался спросом, мы солили в большом количестве. Родственникам и маминым подругам его просто дарили. У меня был свой бочонок, где я солила лук самостоятельно и распоряжалась по своему усмотрению. Когда лук удавалось продать, я могла рассчитывать на приобретение школьной формы.

Но лето быстро кончалось, и осенний переезд уже не доставлял той радости: ведь разлука с людьми, ставшими для нас близкими, была неизбежна. В эти пасмурные дни казалось, что тяжелые свинцовые тучи опускаются до самой земли, совсем еще недавно зеленые, сочные луга окрашивались в тоскливые серые тона. Наш остров тоже прощался с летом. Погонщики загоняли скот на баржу, там же устраивались люди со своими вещами. Из посверкающего на солнце патефона звучала песня "Эх, дороги!" Ее слова и музыка, разносившиеся далеко над рекой, удивительно точно передавали состояние моей души. Я была уверена, что эта песня написана специально для нас. Мне было невдомек, что у мамы другой пластинки попросту нет. И теперь, когда я вспоминаю те далекие дни, пронзительно отзывается во мне именно эта мелодия.

Долгая зима в якутской юрте особенная. Бесконечно тянущиеся вечера мои бабушки и дядя коротали, вспоминая о давно минувших днях, всегда начиная свое повествование словами: "В те далекие годы, когда мы были маленькими, наши старики сказывали..." Герои их сказок и преданий оживали в моем воображении, из ночной темноты проступали их образы. Я искренне верила в существование злых духов, в волшебную силу сказочных богатырей и нежных красавиц... Даже когда за окном выла вьюга и свирепствовал трескучий мороз, мы засыпали твердо уверенные, что скоро у грозного быка-мороза отпадет первый рог, и тогда сильные холода постепенно отступят. Взрослые начинали высчитывать, на сколько мышиных шагов дни стали длиннее.

Высокое звездное небо в наших краях тоже особенное, оно необыкновенно притягательно. Зимой в ясную лунную ночь ощущаешь его прозрачную бесконечность, открываешь для себя красоту таинственную, фантастическую, космическую... Не правы те, кто считает, что на Крайнем Севере суровой зимой все застывает в немом безмолвии. Чтобы почувствовать ее волшебный мир, полный хрустальной, загадочной музыки, надо хоть однажды побывать там. Услышать, как беззвучно ложится пушистый снег, ледяной перезвон морозного дня. Зимою у нас жизнь не замирает, а исподволь наполняется сказочной силой, готовясь к началу грядущего обновления, которое непременно наступит.

А как прекрасно зимнее утро! Особенно когда с нетерпением ждешь рассвета. Ты становишься свидетелем таинственного зарождения нового дня... Ночная темнота постепенно отступает, солнца еще не видно на горизонте, но ты уже чувствуешь приближение его восхода. Иссиня-черное небо становится нежно-голубым в ясную погоду и светло-серым в ненастье. Маленькой девочкой я мечтала иметь кольца с разноцветными камнями: синими, сиреневыми, голубыми - такими были оттенки нарождающегося зимнего утра. Вряд ли я тогда видела настоящие камни, и мама никогда не носила украшений. Откуда возникла такая мечта?

Мы знали, что весна придет к нам тогда, когда в ледяном окошке юрты солнце растопит круглое отверстие. В него проникал солнечный луч, освещая нашу печку с южной стороны, и прыгал солнечный зайчик, который я напрасно старалась поймать.

Но самым впечатляющим весенним событием был ледоход на Лене. Бабушка Аана, обычно ходившая сгорбившись, в это время года оживлялась, ее походка и движения становились увереннее. Менялся и размеренный распорядок дня. Мы все спешили на берег. Меня удивляло умение бабушки хорошо ориентироваться вне юрты. Я всегда брала с собой тряпичный мешочек. В нем было более ста спичечных коробков и различные стеклянные баночки, которые были моими единственными "игрушками". Их дарили мне молодые девушки, уезжавшие домой после сенокоса с нашего острова. Из коробков и баночек я складывала юрты, дома, загоны для скота, лодки, пароходы - одним словом, все то, что видела вокруг себя.

Коренные жители неразрывно связаны с Леной, нашей кормилицей. В старину крайне редко произносили ее имя. Уважительное слово "эбэ" (в переводе на русский - бабушка) удивительно точно передавало почтительное отношение к великой реке. Бабушка доверительно рассказывала мне о своей нелегкой и долгой жизни, изо дня в день неторопливо перелистывая ее страницы, как бы исповедуясь перед рекой. Бабушка с особым трепетом прислушивалась к разбуженной реке, к глухому рокоту огромных льдин, поразительно точно угадывая направление их движения. Когда же река спокойно несла свои воды, уже освободившись ото льда, то напоминала женщину после очередных родов. Лето окончательно устанавливалось после последних холодных ветров. Наступала прекрасная пора, все сверкало под сияющими лучами солнца. Яркая небесная синь сливалась с синевой сочной травы, усыпанной пестрыми, нежными цветами. Словно в вихре страстного стремительного танца кружились яркие краски короткого северного лета.

В детстве меня окружала не только первозданная природа, но и простые люди, неизбалованные жизнью. Они никогда не жаловались, умели радоваться, довольствуясь малым. Сколько помню себя, я всегда служила глазами для своей слепой бабушки, быстрыми ногами для хромого дяди и чуткими ушами для старенькой Бороскуо. Бабушка, смолоду неплохая мастерица, даже ослепнув, пыталась шить наощупь рукавицы, теплые кянчи (толстые носки). Я вдевала ей нитку в иголку, следила за правильностью стежков. Когда она говорила: "Деточка, должно быть, уже рассвело, вычисти окна", - я соскребала с ледяных окон черный от копоти иней. Иногда она просила: "Подмети пол, скоро мать с работы вернется", - я с радостью мела земляной пол, поднимая жуткую пыль. Мой родной Намский улус входит в число центральных улусов республики и находится всего в восьмидесяти километрах от Якутска. Было время, я стеснялась рассказывать, что выросла в глухом местечке в юрте с земляным полом. Но теперь горжусь этим, ведь я успела многое прочувствовать, хотя бы кончиком пальца смогла прикоснуться к жизни наших предков, и считаю это редкой удачей.

Жизнь на островке текла тихая, размеренная. Гостей у нас почти не бывало, начальники же нас не жаловали частым посещением. Редкие визиты колхозного бригадира приходились на раннюю зиму, когда забивали скот, и позднюю осень, когда сдавали стога сена. Любая новость с большой земли становилась событием. Однажды ранним утром в дверях нашей юрты появился бригадир с перекинутой через плечо полевой сумкой. Все домашние засуетились, поняв, случилось что-то важное. И действительно, он принес необычную весть: в наш колхоз-миллионер приезжает сам "комиссар" из ЦК! Бригадир сказал, что все колхозники, в том числе и мы, своим трудом заслужили такую высокую честь и в обязательном порядке должны присутствовать на большом митинге в колхозном клубе. Предстоящий приезд большого начальника стал предметом наших горячих обсуждений. Я тоже понимала, какое это важное событие.

Погода в день праздника выдалась необыкновенно ясная. В высоком голубом небе сверкало ослепительное солнце и заливало замерзающую землю последними лучами. Выпавший накануне свежий снег вспыхивал разноцветными искрами. Все словно подчеркивало торжественность необычного дня. Хромой дядя, невзирая на наше радостное волнение и прекрасное настроение, с утра ворчал на маму: "Разве можно в такое время переправляться на маленькой утлой лодчонке, да еще с ребенком! Ведь река волнуется перед большими морозами, и это опасно!" Но все попытки домашних остановить маму были бесполезны. Она во что бы то ни стало должна быть на встрече, приказ бригадира не подлежал обсуждению.

По реке катили высокие волны, грозившие вот-вот опрокинуть нашу жалкую лодочку, нас заливало холодной водой. Мама терпеливо вычерпывала воду, быстрыми движениями выплескивая за борт. Я крепко держалась обеими руками за деревянные борта лодки, но мечта о празднике была сильнее страха. Преодолев опасный путь, мы благополучно ступили на желанный берег. Наскоро спрятав весла в ближайших кустах, поспешили в деревню. Мы с хромым дядей едва поспевали за мамой, которая, как нам казалось, летела на крыльях. Несколько километров мы прошли невероятно быстро. Разгоряченные ходьбой мы приближались к украшенному алыми знаменами колхозному клубу. Оттуда слышались смех и музыка, - видимо, праздник уже был в самом разгаре. Обычно распахнутые двери клуба были наглухо закрыты. Мама громко постучала. Через некоторое время двери резко распахнулись, и раздались сердитые слова: "Нечего вам тут делать, людей важных и почетных и без вас много!" Перед тем как двери захлопнулись, я успела заметить напряженного бригадира и радостную жену председателя с большим подносом с разными яствами. Я вся сжалась, наблюдая за происходящим, и боялась посмотреть на бедную маму. Как было больно и обидно за нее! Для меня, тогдашней пятилетней девочки, это был первый урок суровой взрослой жизни.

Быстро промелькнуло детство, и пришла пора идти в школу. Подчиняясь суровой необходимости, я вынуждена была жить в интернате, вдали от самых близких людей. У любого народа единственная дочь в семье особо любима и оберегаема. "Зеница очей наших, десны зубов наших", - говорят якуты. Но моя мать не могла изменить своим принципам, она оставалась там, где, по ее убеждению, она больше всего была нужна. В итоге "счастливые" школьные годы прошли в многолетней неизбывной тоске по дому. Я мучилась, не понимая, почему не могу каждый день чувствовать тепло материнской ласки, видеть добрую улыбку, любящие глаза мамы, как другие дети.

С конца весны мое сердце ликовало - считала дни, когда смогу приехать на все лето к дорогим мне людям. Вместе со мною радовалась и моя река Лена. Я возвращалась домой на маленькой лодке, и река с нежностью убаюкивала меня, качая на своих волнах. Перевозчик, старик Яныгин, далекий потомок нижегородских мужиков, расспрашивал меня, как взрослую, о житье-бытье.

Коротко якутское лето, оставшееся и по сей день любимым временем года. Быстро пролетели каникулы. С первыми заморозками, словно инеем, покрывалось и мое сердце. Все вокруг становилось серым и неприглядным. Даже зеленый мыраан (гора), обнимавший долину Энсиэли, выглядел мрачным. С севера дул холодный пронизывающий ветер и быстро гнал по низкому небу тяжелые облака. На глазах менялась и красавица Лена, ее свинцовые волны теперь беспокойно бились о берег.

В предчувствии скорого расставания я молча плакала от собственного бессилия что-либо изменить.

Моя мама... Уже в молодости выделялась среди подруг крепким здоровьем и огромной внутренней силой. Бабушка Аана, вышедшая замуж в 16 лет за вдовца вдвое старше ее, рожала 23 раза, но в живых остались только шестеро последних детей, родившихся после революции семнадцатого года. Будучи старшей из пяти сестер, мама с самого детства и до последних дней своей жизни заботилась о них. Сестры рано овдовели, и моей матери часто приходилось выполнять даже мужскую работу. В пожилом возрасте, уже не имея сил помогать физически, она делилась, чем могла, с любимыми племянницами. Она всегда стремилась делать добро - это было у нее в крови.

Мать никогда не ходила в гости без подарка. Проявляя удивительную изобретательность, умудрялась не оставлять без внимания никого из многочисленных родственников. Однажды, когда я на бабушкином старом "Зингере" прострочила пальчик, она купила мне игрушечную швейную машинку. И где только она смогла раздобыть тогда такое чудо? Ее находчивость не знала предела. Мамины постоянные усилия, направленные на сохранение родственных уз, достойны восхищения. Она обладала великим даром - умением прощать обиды и помнить только добро. Любое дело спорилось у нее в руках. О том, какие она копны ставила, какой вес нагуливал у нее молодняк, и по сей день ходят легенды в родном улусе. С гордостью вспоминают односельчане, как их Маайа повторила рекорд по сбору пшеницы знаменитой украинской стахановки Марии Сур. Без мамы не обходилась и рыбная ловля - путина на Крайнем Севере, в Булуне, куда направляли самых выносливых. Будучи занятой на двух работах зимой и летом в колхозе, она, тем не менее, успевала обшивать деревенских модниц и всегда оставалась "портнихой Маайей".

На долю женщин нашей страны выпали тяжелые испытания. Практически ни одно поколение не избежало каких-либо потрясений. Последствия войн и репрессий легли на хрупкие плечи женщин. Редко кому удавалось испытать простое женское счастье. А судьбы всех женщин военного поколения оказались одинаково надломленными. Мало радости досталось и на долю моей мамы. "Так надо" - было ее жизненным кредо. Она продолжала свято верить в построение коммунизма, оставалась верной "дочерью Сталина". Жизнь постоянно словно испытывала ее на прочность. Мать никогда не жила для себя. Ее всегда "бросали" туда, где труднее, куда не соглашались ехать другие.

Теперь я понимаю маму и принимаю ее такой, какой она была. Последние годы жизни она провела рядом со мной, с присущей ей преданностью всячески поддерживая и помогая. Время, прожитое вместе с ней, считаю счастьем.

Уже в пятом классе Бетюнской школы я научилась шить по выкройкам на уроках Дарьи Петровны Колпашниковой. Поистине неподдельный восторг вызывали уроки черчения и рисования Аркадия Софроновича Романова. Я мгновенно справлялась с обычным заданием, и тогда, чтобы я не мешала другим, учитель давал мне решать сложные задачи, предлагаемые на олимпиадах по черчению. Как увлекало меня подобное занятие! Из сочетания вертикальных и горизонтальных линий, больших и малых окружностей, квадратов и сечений различных предметов возникали неожиданные формы и построения. А как я любила уроки географии и истории молодой учительницы Жанны Гавриловны, которая превращала их в удивительные путешествия по далеким и неведомым странам. Видимо, это и заронило в мою детскую неугомонную душу семена вечной тяги к дальним странствиям.

Незабываемое впечатление произвела на меня Елена Еремеевна Аммосова - первая народная мастерица, ставшая профессиональной художницей. Ее необыкновенная судьба и в будущем останется примером для подражания. Немногословная Елена Еремеевна, словно предугадав дальнейший ход событий в моей жизни, посмотрела на мои работы и сказала: "Ничего, неплохо. Ты еще молода и очень красива, у тебя все впереди, но помни одно: если будешь много трудиться, вкладывая свое сердце, сумеешь выдержать самый сложный экзамен в жизни - испытание хулой и хвалой, тогда далеко пойдешь!"

Очень много, как я теперь понимаю, дала мне бабушка по отцу Христина - мудрая, сильная северная женщина. Судьбе было угодно, чтобы мы обрели друг друга, только когда мне исполнилось девять лет. Еще зимой мы начали собираться в далекий Булун на встречу с бабушкой, которую так долго искали. Предвкушая что-то необыкновенное, я считала дни, оставшиеся до отъезда. Маме же предстоящее событие растревожило незаживающие раны - она вновь переживала боль утраты любимого человека, моего отца, с которым познакомилась в тех местах.

И вот самолет стремительно набирает высоту, взяв курс на север. Как красива и величава моя Лена с высоты птичьего полета! Мы пролетали над долиной Энсиэли, и взору открывалось бескрайнее пространство зеленого царства. Где-то там затерялся и наш маленький островок Ньирээйик.

Бабушка Христина была полной противоположностью бабушки Ааны. На ее ладной фигуре отлично сидели красивые крепдешиновые платья. Черные волосы она заплетала в две толстые косы, которые доходили до пояса. Все вокруг находили, что я, как две капли воды, похожа на отца, а он был копией матери. Словно пытаясь избыть тоску по безвременно погибшему единственному сыну и видя во мне его продолжение, она старалась окружить меня постоянным вниманием, как бы компенсируя этим годы, что прошли без ее любви, и не хотела расставаться со мной ни на минуту. Бабушка сажала меня рядом, когда работала, учила шить с наперстком. Она не удивилась, а пожалела, увидев, как я ловко стала пользоваться этим бесхитростным вроде бы, но весьма норовистым инструментом: "Ох, дитя мое, видать, родилась ты с надетым на пальчик наперстком, стало быть, обречена всю жизнь провести за шитьем", - так я получила первые в моей жизни профессиональные уроки мастерства. Меня поражало ее трудолюбие и необычайная добросовестность, не позволявшая делить работу на черную и белую. Я любовалась ее быстрыми и четкими движениями. Она обладала природной наблюдательностью, тонко чувствовала материал и прекрасно знала национальные традиции художественного творчества северян. Замечательно вышивая бисером, не расставалась с ним и в старости. Вышитые ею вещи до сих пор радуют взор. Пока мы были в гостях, бабушка смастерила комплект зимней одежды из пыжика, в качестве отделки используя лапки и лобики пушных зверьков с белым и красным мехом. Хорошо помню, как потом уговаривали маму отдать это уникальное изделие в музей.

Много видевшая и пережившая на своем веку бабушка Христина мудро относилась ко всем превратностям судьбы и не утратила интерес к жизни и в старости. В обратный путь из Тикси мы отправились пароходом. И здесь я открыла для себя совершенно другую Лену - властную, могучую, широкую. Только на вторые или третьи сутки плавания взор стал различать ее берега.

На восходе солнца мы проплывали мимо знаменитого острова Столб. Гордый в своем одиночестве, словно поднявшись из таинственных глубин, он хранил загадочное безмолвие. Я воспринимала необыкновенный каменный остров как некую неприступную крепость, охраняющую покой величавой Лены.

Быстро пролетело время, навсегда отдалившее меня от детства.

В сознании матери долго не укладывалось, зачем ее дочь, уже имея хорошую работу и занимаясь серьезным делом, собирает всякие старые вещи, без устали шьет коврики из лоскутков, вышивает чепраки. Кому нужны эти расшитые конские убранства, панно и покрывала?! Разве что музеям... Прекрасно владевшая техникой кройки и шитья национальной одежды, мама еще могла допустить, что во время ысыаха - национального праздника якутов - можно использовать эту красоту, но в обыденной жизни зачем? Поэтому моя поездка в Москву, на выставку народных ремесел среди других 100 мастеров со всего тогда еще существовавшего СССР, для нее явилась полной неожиданностью. Ее решение ехать со мной было смелым для женщины ее возраста и здоровья, но она привыкла не считаться с собственными недугами. Не исключено, что беспокойное сердце матери хотело понять и поверить в дело дочери.

Безусловно, в ее понимании страна, где она жила, всегда была самой лучшей и самой красивой в мире. Встреча со златоглавой столицей превзошла все ожидания. Потом она расскажет подругам: "Моя дочь выступала по Центральному телевидению. Да, если бы не видела собственными глазами, никогда бы не поверила. А какие там люди красивые, добрые, отзывчивые..." Это были ее самые светлые воспоминания до конца жизни. А я была счастлива, что смогла подарить тебе, моя дорогая мама, эти незабываемые дни.

Позже, благодаря мужу, я имела уникальную возможность поближе познакомиться с жизнью и богатым творческим наследием народного сказителя, непревзойденного знатока фольклора народов Якутии С.А. Зверева (Кыыл Уола). Когда впервые я увидела его знаменитый танец "Узоры" - классический образец якутского танцевального искусства, с этнографической точностью выражавший характер народа, неповторимый "зверевский почерк" вызвал во мне чувство беспредельного восхищения и преклонения перед феноменом его многогранного таланта, дарованного природой.

Неизведанное ранее ощущение утерянного и вновь обретенного я испытала, когда изучала предметы из "Якутской коллекции" в фондах прославленного во всем мире Российского этнографического музея в Санкт-Петербурге, выполненные неизвестными мастерами. Это музейное собрание подарило мне поистине огромное наслаждение. Я нашла в нем неиссякаемый источник вдохновения...

Матушка-река Лена, прекрасная и удивительная, слышишь ли ты мою повесть? Давно уже нет рядом верных друзей моего детства. Только ты по-прежнему величаво и плавно несешь свои волны, неизменно продолжая одаривать многие поколения людей живительной влагой. Ты всегда чутко внимала моим мольбам и все понимала. Ты все так же полноводна и невозмутима! При каждой встрече с тобой я с замиранием сердца ныряю в твои объятия, с наслаждением впитываю тепло золотого песка, чтобы утолить тоску по тебе и былому. Река по-прежнему величаво стремит свои воды к далекому Ледовитому океану, а я вспоминаю слова моей мамы и бабушки Ааны: "Будь человеком", - повторяли они, всего два простых слова, но в них - ключ к познанию истинных ценностей.

В стремлении вырваться из суеты повседневности мы ищем редкие мгновения ощущения полноты жизни и находим их в гармонии с природой, наполняясь, подобно сосуду, чувством умиротворения, покоем и любовью.

Когда восходит солнце, оно щедро дарит свой свет всем, но каждый отражает его по-разному. Я благодарю жизнь за радость встречи наступившего дня, полного новых исканий и неожиданных открытий.

Анна Зверева

Фотогалерея работ Анны Зверевой

Работы Анны Зверевой в Музее естественной истории (Нью-Йорк, США)

"Якутские экспонаты Американского Музея естественной истории" (газета Якутия, 31 марта 2006)